Ректор Национальной консерватории и композитор Сиявуш Керими

Ректор, профессор и, самое главное, человек, в свои 54 года вновь познавший радость отцовства и посему, бурно переживающий молодость. Какой он без официоза, вне кабинетной жизни и бюрократических заморочек. Мой собеседник — ректор Национальной консерватории композитор Сиявуш Керими.

— Вашим наивысшим достижением до настоящего времени был пост ректора Национальной консерватории. То, что вы в 54 года стали отцом, перекрывает это достижение?

— Во-первых, я бы не назвал пост ректора достижением, это скорее назначение. Назначение на такой пост — высочайшая степень ответственности, ведь я практически становлюсь лицом ответственным за будущее национальной музыкальной культуры.
А достижение — это когда ты становишься лауреатом какого-либо конкурса или чемпионом мира. Пост ректора — это оказанное мне доверие и вера в то, что я могу что-то дать стране. Я никогда об этом не думал, и в мысли не могло прийти, что я стану ректором национальной консерватории.

— А приходили мысли о том, что вы вновь будете отцом в более чем пятидесятилетием возрасте?

— Я всегда хотел, чтобы у меня было много детей. Мой млад­ший сын — это чудо, это директор моей жизни! Я хотел, что­бы нас, азербайджанцев, было больше. Дети — это здорово! Я советую женщинам рожать, рожать и еще раз рожать! Раз­ница между моими двумя сыновьями — 27 лет. Разница между моим отцом и его продолжением — моим последним сыном, которого я тоже назвал именем отца Ашрафом — 95 лет. Поэ­тому мы сейчас все дома называем его Аташка (смеется).

— Как отнесся к этому событию ваш сын — уже довольно хорошо известный в музыкальном мире как аранжиров­щик и композитор Эмин Керими?

— Как отнесся — он очень рад, что у него появился братик! Мне пришлось, так сказать, на личном примере показать, что стать отцом никогда не поздно и всегда чертовски приятно! Мы с ним уже три года воюем на эту тему — что ему нужно жениться. Вот я и женился — может, теперь он проснется и тоже обзаведется семьей, станет мужем и отцом. А пока между нами в этом вопросе побеждает непонимание.

— От проектов семейных перейдем к проектам международным, у вас, если я не ошибаюсь, таковых было тоже два?

— Да, у меня были два международных проекта один с норвежцами — в 1997 году с норвежским хором, там с нашей стороны участвовал не только я. А потом с латиноамериканцами, эквадорскими и чилийскими музыкантами, в 2007 году — это был уже чисто мой проект. Оба с полной уверенностью могу назвать успешными, так как они вызвали немалый резонанс.

— Первый проект, насколько я помню, вызвал много пересудов и кривотолков, и даже взаимных обид. Как у вас сейчас складываются отношения с участниками норвежского проекта — с Ильгаром Мурадовым и Бриллиант Дадашевой?

—  С Ильгаром Мурадовым у нас все отлично, мы попрежнему поддерживаем хорошие отношения, всегда готовы помочь друг другу в каких-либо вопросах. А о втором человеке я не хочу ничего говорить, и потому предлагаю сменить тему.

— Тогда поговорим о том, о чем вы го­ворить захотите.

— Со мной можно говорить о чем угодно! Надеюсь, что остальные темы для разговоров будут приятны не только вам, но и мне.

— Смотрю на баскетбольный мяч у вас на даче и понимаю, что о спорте уж точно вам есть что сказать.

— Да, я обожаю баскетбол со школьных лет, точно так же, как и футбол.

— Я слышал, что не просто обожаете, но и неплохо играе­те?

— Увы, в футбол уже нет — врачи запрещают, у меня проблемы с ногой. Во время одной из игр, где я решил «тряхнуть стари­ной» с ветеранами клуба «Нефтчи», я столкнулся с Машаллой Ахмедовым, и с тех пор нога стала «нефутбольной». Но в свой любимый баскетбол и русские шашки я еще сразиться могу! (смеется). Со мной даже Эмин не всегда справляется. Что вы еще слышали про меня?

— И еще я слышал, что вы играете на многих инструментах и вас за это прозвали в музыкальных кругах «человеком-оркестром»…

— Да, есть такое. Я играю на 20 музыкальных инструментах, от рояля до саксафона.

— Почему бы вам не писать музыку за деньги для нынешних исполнителей? Ведь можно неплохо заработать. Возьмите пример хотя бы с вашего сына, ведь не всегда только вы можете быть ему примером…

— Я как-нибудь подумаю об этом на досуге (смеется). Но за какую сумму придется тогда мне писать песню — за 15-2l тысяч? Ведь если композиторы-самоучки зарабатывают по 5-10 тысяч за песню, я должен, соответственно рангу, получать как минимум в два раза больше.

— Так они же, выражаясь современным языком, уже «раскрученные». Кстати, именно поэтому, как говорит ваш сын. на первых порах вам будут предлагать гонораров даже меньше, чем ему.

— Ну-у, это он жестоко ошибается! Тогда я вообще откажусь это делать, даже еще не начав.

— Как, по-вашему, то, что азербайджанский джазовый пианист Исфар Сарабский победил на международном конкурсе пианистов на фестивале в Монтрё, перекрывает по своей значимости третье место Айсель Теймурзаде на «Евровидении-2009»?

— Я лично не знаком с этим парнем, но наслышан о нем и очень рад за него. Это еще раз доказывает, что национальный джаз есть, он жив и довольно-таки неплохо функционирует. Это великолепное достижение бесспорно — оно перекрывает успех на «Евровидении». И по своей значимости, и по профес­сионализму фестиваль в Монтрё стоит на несколько уровней выше. И очень важно, что на таком престижнейшем конкурсе прозвучало имя Азербайджана! А конкурсы, основанные на sms-голосовании, я никогда не считал серьезными. Это про­сто мода, развлечение, но никак не серьезное соревнование профессиональных музыкантов.”

Беседу вел  Вюгар Вюгарлы.

Архив Fortuna 2009.