Корифей: «Откровения Франгиз Шарифовой»
Когда народной артистке Азербайджана Франгиз Шарифовой исполнилось 80 лет, Союз театральных деятелей Азербайджана устроил по этому поводу теплый прием. Поздравляя юбиляра, друзья и коллеги увлеченно говорили о ее больших заслугах в развитии искусства страны, вспоминали сыгранные ею роли в театре и кино и просто веселились, радуясь возможности встретиться, пообщаться.
В тот день повезло и мне: при том, что Франгиз ханум не любит откровенничать с представителями прессы, на сей раз на волне ностальгических воспоминаний о прожитых годах она любезно согласилась «дать интервью» журналу «Фортуна», а попросту — побеседовать со мной о самом сокровенном в ее жизни…
— Не сочтите это за нескромность, но, наверное, моя биография начинается где-то на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, когда родились мои родители — отец Аббас Мирза Шарифзаде и мама — Марзия Давудова, известные всем не просто как народные артисты Азербайджана, но и как корифеи азербайджанского театра, — сказала Франгиз ханым. —
Я унаследовала от них столько огня и потребности к самовыражению, что не стать актрисой уже не могла. Конечно, я пришла на сцену значительно позже и не в те полные очарования и — одновременно — трагизма дни, когда их могучий талант прокладывал дорогу национальному театру к сердцам многочисленных зрителей, формировал вкусы и мировоззрение «масс», как тогда говорили, но в рамках своих возможностей несколько десятилетий вносила и свою лепту…
Многим известен тот факт из биографии Франгиз Шарифовой, что уже в шесть лет отец вывел ее на сцену в роли сестры своего героя Севяр в спектакле «Октай Эльоглу». А вот сегодня она рассказывает мне, что мама и слышать не хотела, чтобы дочь стала актрисой — все превратности этой профессии она знала в деталях! Даже благословляя поступление дочери в Хореографическое училище, да и потом, определяя ее по совету Узеира Гаджибекова на вокальный факультет Азгосконсерватории, говорила, что учиться девочка будет «для себя» — ведь любой женщине нужны хорошая осанка, умение двигаться и, конечно, красиво петь, если уж природа одарила ее голосом.
Франгиз танцевать и петь для себя не могла — дома с братом и соседями она постоянно разыгрывала сцены именно для «публики»: сооружала декорации из занавески, делившей большую комнату на две, выступала в ролях актрисы и режиссера — все в ней выдавало художественную натуру, генетически унаследовавшую от великих актеров божественный дар лицедейства.
— А сами они, ваши родители… Кто наградил их выдающимися способностями? — спрашиваю Франгиз ханым.
— Кто знает? Конечно же, природа! Давайте лучше я вам расскажу их биографии, а там уж попробуем вместе ответить на этот вопрос…
— Моя мама, Марзия Давудова родилась 8 декабря 1901 года в Астрахани в семье мелкого торговца. В 15 лет она окончила русско-татарскую школу «Экбал» и стала преподавать русский язык в младших классах своей же школы. Тогда и проявилась в ней, может не совсем осознанная, любовь к театру — она много и охотно читала и с воодушевлением декламировала стихи, восхищая окружающих голосом красивого тембра, выразительными жестами. Это и привело ее в местный драматический кружок.
Вот там-то и открыли ее Гусейн Араблинский и Аббас Мирза Шарифзаде. Приехав на гастроли в Астрахань с труппой Азербайджанского драматического театра, они обратили внимание на статную 17-летнюю девушку-мусульманку с красивым тембром голоса, с врожденными артистическими манерами и поэтичной душой, ставшую ярким украшением самодеятельного спектакля. Так судьба Марзии и была решена: ее пригласили в Баку, где женщинам только — только начинала открываться дорога на сцену.
Правда, по семейным обстоятельствам воспользоваться приглашением Марзия смогла не сразу и приехала в Баку лишь в 1920 году. Здесь она узнала, что год назад был расстрелян Г.Араблинский. В театр ее принял Аббас Мирза Шарифзаде и начался для обоих из них период необыкновенного творческого подъема и … огромной человеческой любви.
В то время Аббасу Мирзе Шарифзаде шел 32-й год. У него уже была семья — в 1922 году родился сын Эртогрол, а в 1923 -м — сын Каратай — оба названные в честь персонажей, которых отец исполнял в спектаклях. Но это не помешало ему оформить брак с восходящей звездой азербайджанского драматического театра Марзией Давудовой, благодаря чему в 1924 году родилась и я. Меня, кстати, тоже назвали именем героини спектакля Джафара Джабарлы «Огтай Эл оглу».
— Они прожили вместе долго и счастливо?
— Счастливо? Пожалуй — да! Но не долго…
— Известно, что в 1937 году его арестовали… Как вы восприняли это — в те годы вы уже многое понимали по-взрослому…
— О, если бы все было так просто! Путь моей семьи был значительно более сложным. Вместе мои родители прожили всего лет пять, а в 1928 году расстались. Помню одну из сцен их ссоры — возможно, последнюю, когда папа уходит из комнаты в дверь парадной дома на Карантинной улице (ныне улица имени Ази Асланова), а я — на руках у мамы — плачу и тяну к нему ручонки…
— Это был серьезный конфликт?
— Думаю, что — да. Как я потом поняла, это была серьезная ревность. Мама говорила, что может простить и холод, и голод, но не это.
— Папа подавал повод?
— Не то слово! Представьте, за ним ходили толпы поклонников! После спектакля у подъезда театра его встречала огромная толпа восторженных зрителей. Бывало, они выпрягали лошадей из фаэтона и катили его сами до дома любимейшего актера — так в те времена почитали театр и его служителей!
— Но то были поклонники-мужчины — при чем тут ревность?
— О, не заблуждайтесь! Женщины, в том числе и те, которые носили чадру, не отставали от мужчин в проявлении чувств к любимым актерам… И потом вокруг были и коллеги женского пола, а он человек влюбчивый…
— Да, устоять, наверное, было не просто. Скажите, как вообще актерам приходится искренним образом играть любовь на сцене, перед тысячами зрительских глаз? Нужно ли для этого испытывать какие-то чувства к партнерам?
— Весьма желательно! Но уж с человеком, которого не уважаешь, дуэт не получится ни в коем случае.
— А что делать, если такой подходит по амплуа, если его выбрал режиссер?
— Я найду повод отказаться. Да и все уважающие себя актрисы поступают также.
— Получается, что актеры всегда оказываются на грани измены своим партнерам по жизни?
— Скорее редко, но не застрахованы. Тут тонкая материя… И опасная. Как и вся актерская профессия вообще.
— Так случилось и с вашими родителями?
— Пожалуй, именно так. Много позже, впервые взявшись за режиссерскую работу в кино, Аббас Мирза Шарифзаде поручил Марзие Давудовой роль Сарры в фильме «Игра в любовь», где от имени своей героини она скажет партнеру Исмаилу Эфендиеву: «зачем жить вместе, когда ушла любовь?» И еще: » Расставшись, люди должны сохранять человеческие отношения, если, конечно, они … люди».
Расставшись с Аббасом Мирзой Шарифзаде, мама два года была одна, а потом вышла замуж. Тоже за выдающегося актера — Ульви Раджаба. Поженившись, они уехали в Тбилиси. В апреле 1931года у них родился сын Рауф, а к началу сезона — в сентябре — мы все возвратились в Баку, и они продолжили работать в своем театре.
Нет, все-таки интересно все тогда складывалось! Ульви Раджаб — аджарец, в Баку приехал, проработав некоторое время в тифлисском театре. Он был женат на актрисе Гамер Топурия, но детей у них не было. Гамер ханум была интересной актрисой — помню, все восхищались тем, как у нее получалась роль Дильбяр в спектакле Джафара Джабарлы «Севиль». Когда Ульви женился на маме и родился Рауф, Гамер ханым — представьте себе — с удовольствием возилась с нами — детьми. Сколько себя помню, она шила мне модные платья, в том числе и то, в котором папа впервые вывел меня на сцену, — в лакированных туфлях, с золотыми кудряшками…
— Но ведь и после развода Марзия ханум играла с Аббасом Мирзой во всех спектаклях?
— Конечно, играла! Ульви Раджаб был человеком романтического склада, за несколько лет пребывания на бакинской сцене он тоже успел оставить глубочайший след в истории азербайджанского театра, но у него было свое амплуа. Марзия Давудова — актриса, можно сказать, героического плана. Она мало играла Джульетту, не была Офелией, ее героини — Гертруда, леди Макбет… Тут уж в партнеры ей подходил , конечно же, Аббас Мирза — с ним вместе они играли в унисон, как самые близкие люди,
в конце концов, как родители общей, горячо любимой дочери.
Знаете, несмотря на то, что мои родители официально развелись, я никогда не испытывала недостатка в их любви ко мне. Отец относился ко мне очень нежно, как любят дочерей мужчины, уже имеющие сыновей. Он брал меня на гастроли, опекал, баловал — жаль, что жизнь его так рано оборвалась. Очень важно подчеркнуть, что я никогда не разлучалась с моими старшими братьями Эртогролом и Каратаем. Они и младший Рауф — составили круг моего детского общения и притом в обстановке особой любви друг к другу, взаимопонимания.
Те годы вспоминаю как нечто лучезарное, теплое и, к сожалению, невозвратимое — сейчас моих дорогих братьев уже нет в живых. Тогда же! В нашей квартире всегда было многолюдно. Помню, как день моего рождения отмечал там весь коллектив театра, как подарили мне отрез на платье — тогда это было в известной мере событием. А как широк был круг интересов нас, детей, как многое волновало и питало наше детское воображение! Ведь мы были детьми людей, которые всегда много читали, обсуждали прочитанное. Нас никогда не гнали спать, чтобы «не мешали старшим», — постигая особый мир человеческих поступков и эмоций, они невольно вовлекали в этот мир и своих наследников.
Я никогда не променяла бы то духовное наследство, которое получили мы от родителей-бессребреников, на самые большие богатства материального толка.
— Почему-то мне представляется, что вечно занятая актриса не имела возможности заниматься хозяйством, и быт в ее доме оставлял желать много лучшего. Ну, скажем, разбросанные вещи, на уборку которых по местам вечно нет времени, еда в сухомятку, на ходу брошенные замечание и приказы детям — все как бы между прочим?..
— Я вас понимаю, но у нас, к счастью, все было не так. Во-первых, моим воспитанием всегда занималась специальная няня — сначала немка, затем — полька. А это всегда — дисциплина, порядок, чистота, полноценное питание со всеми ритуалами и сервировкой. Этому способствовало и то, что более 50 лет в нашем доме прожила Анна Павловна — вдова некоего весьма интеллигентного человека, которая была у нас как бы домоправительницей. Кстати, при этом мама делала все, чтобы я не росла белоручкой, от меня требовали учиться готовить и сервировать стол, поддерживать порядок, делать по дому все, что следует. Это пригодилось на всю жизнь.
— А какой помните маму?
— Ой, всякой! Она работала очень много! Представляете, актеры той плеяды нигде не учились — институтов или школ театрального дела в те времена не существовало. Единственное образование, которое получил мой отец, — это школа его отца Расула бея, которую тот содержал в Шамахе. Все, чего отец достиг, обреталось огромными усилиями практического труда.
То же самое и с мамой. Как сейчас вижу ее, ночами напролет учившую тексты ролей, вживающуюся в образы разных там героинь — от королев до крестьянок. На ее тумбочке возле кровати всегда была куча самых разных книг.
— Ее успех был безусловным, творчество востребованным до предела. Замечали ли вы в ней хоть какие-то признаки того, что сейчас называется звездной болезнью?
— Мама и звездная болезнь? Право, вы меня рассмешили… Мне было 40 дней, когда в нашем доме появилась Анна Павловна, о которой я вам только что сказала. Муж этой женщины был капитаном корабля, и однажды, приплыв в Баку, он решил здесь поселиться. После его кончины Анна Павловна 40 лет (до 80 лет) прожила с нами как член нашей семьи. Так вот именно она была маминой портнихой. Мама всегда была одета со вкусом, но очень строго. Единственная роскошь, которую она себе позволяла иметь, — шуба. Волосы всегда на прямой пробор, никакой косметики и обязательно… платок на голове. Всю жизнь!
— Наверное, и от дочери она требовала такой же строгости?
-Ой, не говорите! Мне было 20 лет, когда она подарила мне какую-то заморскую губную помаду, предупредив, что воспользоваться ею мне будет почему-то разрешено лишь через год, когда исполнится 21. Но мне очень трудно было ждать — все-таки студентка консерватории, вокруг подружки давно уже пользуются косметикой, и как-то я решилась накраситься — думаю, мама все равно не узнает. И что вы думаете? Только вышла из подъезда, а она — навстречу! Заставила меня вернуться домой и сама терла мои губы чуть ли не до ран, пока убедилась, что следов помады на них не осталось!
— Такая вот строгость!
— Да… Она была депутатом Верховного Совета, народной артисткой, кумиром публики, но оставалась скромной женщиной. Откуда в ней брались бурные эмоции на сцене, я и не знаю. Но это был шквал весьма осознанных эмоций, и только близкие могли видеть, какой ценой все это давалось.
Конечно, процесс работы над ролью — дело интимное, но, готовясь показать результат этой работы широкой публике, артист может словно бы и не замечать окружающих. Мне не раз доводилось наблюдать, как менялась жизнь моей мамы, замечательного мастера азербайджанского театра Марзии Давудовой, когда она получала все новые и новые роли.
Вчера нежная и добрая Джульетта, сегодня она злая и грубая Кабаниха из «Грозы» А.Островского или коварная экспрессивная леди Макбет. Вслед за
утонченной аристократкой выходит на сцену в облике простой сельской женщины, а революционерку Любовь Яровую в ее исполнении сменяет махровая авантюристка Фанни Каплан. Легко перечислять имена этих персонажей, но как же трудно было создавать столь разнообразные образы.
Для Марзии Давудовой, как и для любой достойной актрисы, каждая роль была экзаменом, испытанием, терзанием. Каждый раз она заново училась ходить, слушать, смотреть и даже думать как ее героини. Она прорастала ролью, не расставаясь с ней, и этот невидимый процесс происходил круглые сутки, в том числе и бессонными ночами…
«Если человек выбрал себе профессию по призванию, он работает не только днем, — ежечасно, ежесекундно, даже тогда, когда спит, — говорил французский писатель и философ Альбер Камю. Теперь, уже на основе своего опыта, я домысливаю это потрясающее изречение, чтобы сделать вывод о том, что полет актрисы складывается из изнуряющей работы и бесконечной настройки организма. Причем тело — это инструмент, а его ведь надо еще и одушевить!
Но те муки — творческие муки, и она воспринимала их, как и полагается воспринимать сладкие минуты творчества, даже тогда, когда не зная ни сна ни отдыха — откуда только брались силы! А как это сделать, если на тебя, на твою психику свалилось огромное горе, способное выбить из колеи самого сильного человека?
Да, мама лишилась сна совсем по другим причинам. В те дни она, как и всегда прежде, работала, выходила на сцену, радовала публику, однако о том, что творилось в ее душе, можно было только догадываться. Мы, дети, даже не знали, что она курит, а в те дни по утрам видели на тумбочке возле ее кровати пепельницы, полные окурков — следы бессонных ночей. А как могло быть иначе, если на нее обрушилось огромное горе?!
В феврале 1937 года был арестован и, как выяснилось потом, очень скоро расстрелян ее супруг Ульви Раджаб.
— Насколько мне известно, ему инкриминировали то обстоятельство, что он учился в городе Константинополе — не более!
— Сейчас в это трудно поверить, однако так было в те злополучные 30-е годы. Не прошло и нескольких месяцев, как забрали моего отца — Аббаса Мирзу Шарифзаде — новое испытание для мамы: хоть к тому времени они давно уже не были мужем и женой, но оставались не просто друзьями, а очень привыкшими друг к другу партнерами. И потом их связывал общий ребенок — такая потеря давала ощущение того, что из ее груди вырвали сердце…
— Какое же это было преступление со стороны властей!
— Да, не подберешь и слов, чтобы хоть в какой-то мере оценить это. Тем более, что потеря касалась не только семьи. Это был урон для всего азербайджанского искусства.
О творчестве и судьбе Аббаса Мирзы Шарифзаде с болью писали многие — я никого не удивлю, рассказав о том, как после спектакля в Азербайджанском драматическом театре за ним пришли посланники тогдашнего КГБ; как, уходя, он бросил остававшимся коллегам многозначительную фразу «мян гетдим», еще и не представляя, каким допросам и пыткам в последующие месяцы его будут подвергать приспешники тоталитарного режима, чтобы получить в общем-то и не нужные им доказательства того, что сей человек якобы был не в ладах с советской властью и даже пособничал ее врагам.
Они отлично знали, что все это ложь, и формальности ради выбивали из него, причем под пытками, какие-то признания, чтобы для «очистки совести (как будто это в подобных условиях возможно) занести в протокол любую чушь, на основании которой расстрелян человек. На самом же деле этой власти не были нужны ни эти доказательства, ни сам актер — уж очень большим влиянием обладал он на публику, был ее любимцем и баловнем — такие, по глубокому убеждению коммунистических лидеров-недоучек и вандалов, стране советов были не нужны. По их мнению у подобных людей
был один путь — на расстрел, и они с легкостью убивали лучших людей планеты.
Подобная участь ждала и великого азербайджанского актера, и они не дрогнув, посягнули на его жизнь, не ведая, на кого подняли свою кровавую руку. Расстреляли человека, который был гордостью нации, одним из лучших национальных лицедеев и лучших представителей своего народа.
Не в обиду современным театроведам и историкам театра скажу, что так, как проанализировал творчество Аббаса Мирзы Шарифзаде замечательный ученый Джафар Джафаров, о нем еще не сказал никто. Потому-то и позволю себе привести здесь пространную цитату — несколько выдержек из его книги, названной «Гордость театра», очень скромно изданной Азербайджанским театральным обществом в 1963 году.
«Еще в юные годы я по много раз смотрел спектакли с участием Шарифзаде и сейчас, спустя десятилетия, слышу его поразительно звонкий голос, бурную речь, богатую интонационными оттенками, — пишет Дж.Джафаров.- Его выход на сцену неизменно сопровождался долгими дружными аплодисментами всего зрительного зала. Его искусство всеми воспринималось как нужное и важное для народа, для общества, ибо оно отражало подлинно гуманистические идеалы…
Творческий диапазон Шарифзаде отличался необычайной широтой, он играл роли разнообразные по характеру и стилю, его артистической палитре известны почти все краски. Многим, наверное, не верится, что он играл в водевилях, выступал в комических ролях, одновременно поражая всех высоким искусством в самом строгом драматическом репертуаре, в сложнейших трагедийных произведениях. Я уже не говорю о его незаурядных организаторских способностях и режиссерском таланте. Он ставил драматические и оперные спектакли, являлся режиссером-постановщиком кинофильмов…
При этом Шарифзаде прежде всего был актером, в котором самородок счастливо сочетался с мастером, обладавшим большой сценической культурой. Как актер он был больше, чем талант, это было явление, способное служить выразителем художественного сознания народа. Он снискал себе огромную славу большого артиста школы Гусейна Араблинского».
— Согласитесь, трудно сказать о великом мастере более убедительно и исчерпывающе,- говорит Франгиз ханум, и я, полностью соглашаясь с ней, пытаюсь хоть чуть-чуть представить себе тот генетический код, которым наградили родители эту женщину, на долю которой тоже выпало немало актерских испытаний.
— Мои первые шаги на сцене связаны с Театром музыкальной комедии, если, конечно, не считать ученические выступлении в концертах Бакинского хореографического училища рядом с одноклассницами и будущими знаменитостями — Лейлой Векиловой и Ириной Михайличенко, — продолжает Франгиз ханум.- Многожанровые спектакли это театра, которые тогда было принято называть опереттами, требовали от актеров, а тем более исполнителей главных ролей, не только вокального мастерства, но и умения легко танцевать, общаться с партнерами посредством весьма непростых диалогов. Мои героини — Гюльчохра в «Аршин мал алан», Баядера в «Баядере», Кето в «Кето и Коте», Дурна в «Дурна» и другие требовали одновременно быть и певицей, и танцовщицей, и драматической актрисой, умеющей в легкой, развлекательной форме доводить до зрителей и большие идеи, и неподдельные чувства…
— И при этом оставаться человеком со всеми характерными именно ему чертами, общаться с окружающими, любить, создавать семью, вести дом, воспитывать детей — ведь все это было и у вас?
— Все это было и есть у меня. Хотя не все шло гладко, но в принципе к сегодняшнему дню пришла в согласии с собой. Наступил момент, когда Театр музыкальной комедии закрыли, но я перешла в Театр юного зрителя и, работая там, испытала немало положительных эмоций. Это был другой стиль, другой материал и — естественно — другой зритель, но — поверьте — играть для них героинь изысканного классического репертуара и наших современниц — женщин высокого духа и доброй души — было наслаждением, приносившим ощущение полной востребованности твоего творчества, твоего искусства.
Конечно, вышла замуж, имею двух сыновей и дочь, внуков. Думаю, не обделила их материнским вниманием, хотя, конечно, театр — и не только у меня — всегда забирал много-много сил. Он же в какой-то мере и воспитывал.
Понимаете, в каждой роли должна быть душа — то есть человек весь без остатка, а попробуйте выкладываться, когда, как и у каждой женщины, у тебя дома проблемы — болеют дети, кто-то схватил тройку или муж задержался… — И вы не знаете, где?.. Кстати, бывало такое?
— Еще бы! Мой муж в свое время окончил консерваторию, работал в Театре оперы и балета, в разные годы возглавлял Театр музыкальной комедии и ТЮЗ и всегда очень нравился женщинам, да и сам был непрочь посмотреть на сторону… Поверьте, это нелегкое испытание, но я как-то справлялась с этим. Вместе мы живем уже 54 года — значит, притерлись характерами — или это ничего не значит?
— Вам виднее, но по мне — это свидетельство того, что у вас все в порядке и в семье, и на работе.
— Вы думаете? Пожалуй! Я замечаю, что в последнее время стала несколько
иной, чем была раньше. И думаю, что все лучшее во мне — от родителей и от профессии. Сцена — она — знаете — проверяет людей. И на талант, и на славу, и на порядочность, и на чувство локтя. А чувство локтя нужно не только на работе и в окружающей жизни, но прежде всего — по-моему — в семье.
На сцене идет такая концентрация энергии, что при малейшей неточности летишь как в пропасть — надо молниеносно сообразить, как выбраться из положения, иначе в этот момент может порваться связь с ролью. Сейчас понимаю, что так же и в семье. И вот прихожу к выводу, что мне в жизни очень повезло: благодаря родителям я стала актрисой, испытавшей большой успех и многие часы творческого вдохновения, научившейся быть разной и владеть собой в самых экстремальных ситуациях. Но именно эта профессия, эта закалка помогли оценить то счастье, которое дает семья, тем более такая, которую ты создала сама.
Наш доверительный разговор с замечательной азербайджанской артисткой Франгиз Шарифовой, позволивший нам погрузиться в теплые и такие бередящие душу ностальгические воспоминания, затянулся. Но я отчетливо понимаю, что мы лишь слегка коснулись тех вех, которые составляют большой, сложный, полный сомнений и успехов творческий путь членов замечательной династии, членом которой она является. Память хранит множество эпизодов — от деталей до масштабных событий — о которых хотелось бы рассказывать и рассказывать. Здесь скажем лишь главное: почитаем, любим и благодарны судьбе за то, что они есть в нашей жизни. Даже как память.
Автор Галина Микеладзе.
